Л.П. Репина. Биографический подход к интеллектуальной истории

Материал из Проект Дворяне - Вики

Текущая версия на 03:50, 13 февраля 2020

101

© Л.П. Репина, 2006. Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках исследо- вательского проекта 06-03-00292a «Классика и классики в социогуманитарном знании».

БИОГРАФИЧЕСКИЙ ПОДХОД В ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Л.П. Репина

В течение десятилетий (до 1980-х гг.) «история идей» исследовала их как некие автономные сущности, безотносительно к другим видам человеческой активности (как, впрочем, и к социальному контексту), а иногда и к их носителям и творцам. Хотя в целом историографическая традиция, ориентированная на создание биографий великих мыслителей и писателей прошлого, разумеется, не прерывалась, все же цель исследования в истории идей состояла в том, чтобы предста- вить максимально полную биографию самой изучаемой идеи, описать ее манифестации на всех стадиях исторического развития и в разных сферах интеллектуальной жизни.

С одной стороны, благодаря экспансии новой социальной истории, приведшей — среди прочего — к становлению так называемой истории интеллектуалов, которая поставила во главу угла изучение самих мысли- телей и межличностных связей, и, с другой стороны, под влиянием доми- нировавшей в 1980-е годы исторической антропологии, был актуализиро-

102 Л.П. Репина

вал интерес к «человеческому измерению» в интеллектуальной истории. Этот интерес уже в последующее десятилетие наиболее ярко проявился в «новой биографической истории» с акцентом на изучение тех задач и про- блем, с которыми сталкивался и которые ставил перед собой мыслитель или ученый прошлого, отвечая на вопросы и вызовы времени. Речь идет не про- сто о воссоздании перипетий индивидуальной судьбы, а об историческом исследовании непрерывного движения индивида по своему жизненному пу- ти и о его многообразных интеракциях в меняющемся социально-интеллек- туальном пространстве 1 . В связи со сказанным, уместно вспомнить исклю- чительно точное определение объекта и предмета биографии, данное в свое время Э.Ю. Соловьевым: «Непосредственным объектом биографии является жизнь отдельного человека от момента рождения до момента смерти. Одна- ко предметом, на который направлено основное исследовательское усилие биографа, каждый раз оказывается социальная и культурная ситуация. Только по отношению к последней описываемая жизнь приобретает значе- ние истории, особой смысло-временной целостности, к которой применимы понятия уникальности, событийности, развития, самоосуществления» 2 .

Вопрос о роли биографического анализа в интеллектуальной истории и в 1980-е годы оставался дискуссионным. Можно вспомнить, например, ожив- ленную полемику о месте биографического анализа в изучении истории эко- номической мысли 3 (и шире — в истории мысли и интеллектуальной исто- рии в целом), в которой позиция отрицания познавательной ценности био- графических сведений (за рамками понимания процесса «трансмиссии» или «диффузии» идей, а также взаимоотношений внутри научного сообщества) оспаривалась теми специалистами, которые считали, что без этих сведений, раскрывающих «личную ментальную историю» создателя идеи или концеп- ции, невозможно составить полноценное представление о генезисе теорети- ческой работы ученого, «идеологическом субстрате» его мышления, соци-

1 По мнению известного итальянского историка Джованни Леви, «между биографией и кон- текстом существует постоянная обратная связь, а всякое изменение является результатом множества их взаимодействий». (Levy G. Les usages de la biographie // Annales E.S.C. 1989. A. 44. № 6. P. 1334-1335).

2 Соловьев Э.Ю. Биографический анализ как вид историко-философского исследования. Ста- тья вторая // Вопросы философии. 1981. № 9. С. 138.

3 Речь идет о споре между двумя выдающимися учеными — Джорджем Стиглером (лауреат Но- белевской премии 1982 г. за новаторские исследования функционирования рынков) и историком экономической мысли Уильямом Жаффе, которые исходили в оценке возможностей использова- ния биографической информации в истории экономической науки из противоположных устано- вок. См.: Нейман А.М. Биографии в истории экономической мысли и опыт интеллектуальной биографии Дж. М. Кейнса // История через личность: историческая биография сегодня / Под ред. Л.П. Репиной. М., 2005. С. 330-368.

Л.П. Репина 103

альном и интеллектуальном контексте его творчества, значении его трудов для развития науки и принятия его теории научным сообществом 1 . В связи с этим привлекает внимание разработанная Дональдом Уокером типология биографического жанра в историко-экономических исследованиях, вполне применимая к интеллектуальной истории в целом. В эту типологию вхо- дят: 1) биография личности (сведения о времени и месте рождения, обра- зовании, семейных корнях и влияниях, чертах характера и личной жизни ученого); 2) профессиональная биография (о позициях ученого в академи- ческой системе, его профессиональной деятельности и отношениях внутри научного сообщества); 3) библиографическая биография (анализ трудов автора, истории их создания, источниковой базы, техники и методологии исследования, понятийного аппарата и междисциплинарных связей; 4) си- туационная биография, или биография среды (события и условия соци- ально-экономической и политической жизни общества и эпохи, в которых жил и работал ученый) 2 . Таким образом, вся совокупность фактов лично- стного, профессионального, ситуационного и библиографического харак- тера образует то, что можно назвать научной биографией.

Что касается философов, то большинство из них всегда считали, что биографические детали, важные для социальной истории интеллектуалов, не имеют никакого значения для изучения истории философской мысли как та- ковой. Однако многочисленные биографии философов, написанные в конце ХХ века, похоже, доказывают обратное: вспомним хотя бы книги Рея Монка о Людвиге Витгенштейне 3 , Гэри Кука о Джордже Герберте Миде 4 и Стивена Надлера о Спинозе 5 . Специалисты видят в этой тенденции прямой результат концептуальных сдвигов в философии и в интеллектуальной жизни в целом и утверждают, что такие работы способствуют лучшему пониманию идей философов, а не только рассказывают об их индивидуальных судьбах. Впрочем, Э.Ю. Соловьев еще в самом начале 1980-х годов писал: «Исто- рия философии — это не только обобщающая картина многовекового раз- вития человеческой мысли. Это еще история отдельных философских те- чений, школ и проблем. Это, наконец, и история самих выдающихся мыс-

1 Сходные посылки заложены в осуществляемом Международным обществом интеллектуальной истории грандиозном проекте Международного словаря интеллектуальных историков, который будет включать в себя 1000 наиболее влиятельных авторов. Подробнее об этом проекте см.: Шнайдер У. Словарь интеллектуальной истории: презентация проекта // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. Вып. 14. М., 2005. С. 52-65.

2 См.: Нейман А.М. Биографии в истории экономической мысли… С. 332-333.

3 Monk R. Ludwig Wittgenstein: The Duty of Genius. N.Y., 1990.

4 Cook G.A. George Herbert Mead: The Making of a Social Pragmatist. Chicago, 1993.

5 Nadler S. Spinoza: A Life. Cambridge, 1999.

104 Л.П. Репина

лителей, драматичных творческих судеб, скрытых за великими концеп- циями и идеями. Самостоятельной и незаменимой формой научного ис- следования, с помощью которой постигается эта история, является био- графический анализ» 1 .

Центральным в полемике оказывается вопрос об отношении между идеями и жизнью, «между тем, как мы думаем, и тем, как мы живем» 2 . Или, как подчеркнул известный американский историк Джозеф Ливайн, «прежде чем определить место, например, Томаса Мора в интеллектуальной истории, нужно сначала обратиться к тому, чем он занимался, когда создавал «Уто- пию», а это невозможно сделать, опираясь только на его текст, или даже в контексте предшествующих сочинений…» 3 Собственно, понимание нераз- рывности связи между жизнью и творчеством личности, между фактами психологической и интеллектуальной биографии является краеугольным камнем биографического подхода в интеллектуальной истории. По словам историка философии Т. Мура, философы — не просто «гиганты, стоящие на плечах друг друга». Они существуют в определенных идейных и социаль- ных контекстах; «они реагируют на фигуры, которые выпали из нашего поля зрения (курсив мой. — Л.Р.)», но которые, однако, помогли сформировать целостное интеллектуальное пространство философской мысли 4 .

По существу, без биографического измерения интеллектуальной жизни понимание самих идей оказывается неполным. Это понимание оказывается неполным и, более того, существенно искаженным, также и без фигур «вто- рого плана», или «второго ряда» 5 , тех, кто делает свое дело, пребывая в тени гениев: без них невозможно — ни в статике, ни в исторической динамике — представить себе само пространство интеллектуальной жизни, пронизанное множеством связей и опосредований.

Биографии историков занимают достойное место в зарубежной и в оте- чественной историографии: в последнее десятилетие появилось немало книг,

1 Соловьев Э.Ю. Биографический анализ… Статья первая // Вопросы философии. 1981. № 7. С. 115.

2 Postel D. The Life and the Mind. Источник — http://chronicle.com.

3 Ливайн Дж. Интеллектуальная история как история // Диалог со временем: альманах интеллек- туальной истории. Вып. 14. М., 2005. С. 38.

4 The Chronicle of Higher Education: 6/7/2002. Источник — http://chronicle.com.

5 «Человек второго ряда» — это метафора: по существу, речь идет практически о любом индиви- де, не зафиксированном на историческом экране «самым крупным планом», о переносе исследо- вательского интереса на человека за пределами круга первых лиц исторической драмы, вне из- вестной номенклатуры великих исторических личностей, играющих главные роли и заполняю- щих собой пространство так называемой Большой истории. Но это научная метафора, она имеет значимый эвристический потенциал, который не случайно оказался востребованным.

Л.П. Репина 105

не говоря уже о многочисленных очерках 1 . Они могут иметь как функцио- нальное (в контексте историко-историографического анализа), так и само- стоятельное значение. Особый интерес вызывает попытка в общем виде оп- ределить место «историка второго плана» в структуре профессионального сообщества, опираясь не на его творческие достижения, «объективная оцен- ка которых, как правило, осуществляется в ходе дальнейшего развития на- учного знания», а посредством комплексного анализа «социокультурной си- туации, в рамках которой осуществлялась его практическая деятельность» 2 . С этим можно, в принципе, согласиться, но лишь в том случае, если иссле- дователя интересует только синхрония, так называемый план современно- сти. А с точки зрения диахронии, смены ситуаций в историческом времени, т.е. в контексте истории историографии как интеллектуальной истории? Здесь на первый план выходит проблема исторической перспективы и спе- цифики восприятия предшественников (и в целом прошлого науки) из той точки на шкале времен, которая принимается за настоящее. Для истории науки этот аспект имеет самостоятельное значение. Изучая какой-либо кон- кретный период в истории науки, нам важно знать не только то, что было «там и тогда», но и то, как именно в то время рассматриваемая отрасль зна- ния выстраивала свою генеалогию, как именно тогда оценивалось то, что было сделано предшественниками, и как виделась их персональная иерархия в динамическом плане 3 .

Эта проблема сопряжения двух перспектив требует особого внимания. Траектория творческой жизни персонажа — на разных ее отрезках — долж- на возвращать читателя к необходимости последовательного сопоставления результатов деятельности ученого в разных интеллектуальных контекстах, включая предшествующее этой деятельности состояние науки, современ- ность — с позиции героя биографии, актуальность — с точки зрения само- го биографа, а также видение им перспектив дальнейшего развития науки.

Репертуар известных и становящихся все более распространенными биографических исследований в интеллектуальной истории весьма широк

1 Здесь уместно упомянуть коллективный труд, специально посвященный биографиям круп- ных историков ХХ столетия. См.: Диалог со временем: историки в меняющемся мире / Под ред. Л.П. Репиной. М., 1996.

2 Трапш Н.А. «Историк второго плана» в структуре персональной историографической иерархии (на примере развития дореволюционной исторической науки) // Человек второго плана в исто- рии. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2004. С. 14-15.

3 Что касается социальной истории науки, то она, безусловно, предполагает характеристику «участия отдельного исследователя в научном дискурсе, выяснение реального соотношения из- бранной им проблематики и магистрального направления в рамках современной ему системы ис- ториописания, а также определение уровня общественного восприятия его творческих достиже- ний» (Там же. С. 15).

106 Л.П. Репина

и разнообразен. Они достаточно далеко продвинулись в методологическом плане, оперируя концептуальными разработками микроистории, дискур- сивного анализа и персональной («новой биографической») истории 1 . В целом, можно в настоящее время, на мой взгляд, говорить о заметном «биографическом повороте» в культурно-интеллектуальной истории, ко- торый, несомненно, способствует приращению нового знания.

Поскольку любая биография может называться исторической, только бу- дучи помещена в исторический контекст, причем взятый во всех его аспек- тах, обстоятельный анализ интеллектуального контекста является всего лишь необходимым, но отнюдь не достаточным для создания полноценной интеллектуальной биографии. Такая биография требует более глубокого по- гружения в социокультурную среду и выяснения динамики изменений на всех ее уровнях и направлениях. Эти уровни тесно взаимосвязаны. Еще Л.П. Карсавин писал в своей «Философии истории»: «Есть две “преимуществен- но” или “собственно” исторических области: область развития отдельной личности и область развития человечества… Однако надо считаться с тем, что нет личности, качествующей только собою, отъединенной от других та- ких же, как она, личностей, от высших индивидуальностей: общества, куль- туры, человечества… История индивидуальности неуловимо и неизбежно переходит в историю вообще (курсив мой. — Л.Р.)» 2 .

Можно, конечно, спорить по вопросу об отношении персональной ис- тории к истории вообще 3 . Однако такое сопоставление вовсе не кажется парадоксальным, причем не только в свете нынешних острых дискуссий о месте и задачах интеллектуальной истории в эпоху глобализации 4 , но так- же при общей постановке и предлагаемых конкретных решениях пробле- мы влияния разнообразных вненаучных факторов на процессы мышления, в частности, на исследовательский процесс, и шире — в разработке прин- ципов соотнесения творческого потенциала личности с социокультурными условиями, которые определяют саму возможность, ресурсы и полноту реализации этого потенциала. Характерной чертой современной интеллек- туальной биографии является синтез биографического, текстуального и

1 Подробнее см.: Репина Л.П. От «истории одной жизни» к «персональной истории» / История через личность… С. 55-74.

2 Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993. С. 82-86.

3 См., например: Володихин Д.М. Две версии микроисторической платформы в отечественной ис- ториографии // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. Вып. 8. М., 2002. С. 445-447.

4 См. публикации в альманахе «Диалог со временем» под специальной рубрикой «Интеллекту- альная история в глобальный век» (Вып. 14. М., 2005).

Л.П. Репина 107

социокультурного анализа 1 , и именно с ним связываются наиболее опти- мистические оценки ее перспектив, особенно те, которые исходят из мак- симально расширительного понимания задач интеллектуальной истории.

Знание контекста позволяет понять действующие силы, управлявшие индивидом в конкретной ситуации и формировавшие его поведение, одна- ко на пути осознания и репрезентации взаимосвязанности условий, по- ступков, идей, интеллектуальных задач и способов их разрешения иссле- дователя-биографа ждут немалые трудности. К этому надо добавить новые проблемы, связанные с выходом из границ пантеона «канонических фигур», с наметившимся вниманием к авторам «второго и третьего плана», к распро- странению и бытованию идей, а не только к их рождению, к практической стороне интеллектуальной деятельности и повседневной жизни конкретных интеллектуальных сообществ, что требует особой осторожности в социаль- ных характеристиках. Карл Мангейм справедливо подчеркивал: «Личность формируется главным образом благодаря современным интеллектуальным веяниям и течениям, свойственным специфической социальной группе, к ко- торой она принадлежит. Иными словами, она никоим образом не подверже- на влиянию духа времени в целом, ее привлекают только те течения и тен- денции времени, которые в качестве живой традиции сохраняются в ее спе- цифической социальной среде. Но даже и эти частные традиции, а не другие, укореняются и утверждаются во внутреннем мире в конечном счете благо- даря тому, что дают наиболее адекватное выражение характерным “возмож- ностям” его жизненной ситуации» 2 . Но социальное неразрывно переплетает- ся с темпоральным: социальное измерение биологического времени челове- ческой жизни (время биографии) не совпадает со временем истории, ритмы которого по-разному накладываются на отдельные стадии его жизненного цикла 3 . Их сложное переплетение охватывается категорией индивидуального прошлого, или индивидуального опыта, непосредственно пережитого инди- видом и отложившегося в его сознании.

Разумеется, этот трехуровневый комплекс «индивидуальное — социаль- ное — всеобщее» требует адекватной интерпретации как в биографиях вы- дающихся исторических деятелей, так и в жизненных историях тех, кто иг- рал в драме истории отнюдь не главную роль, хотя здесь, пожалуй, наиболее

1 См., например: Berg M. A Woman in History: Eileen Power, 1889-1940. Cambridge, 1996; Ignatieff M. Isaiah Berlin: A Life. L., 1998; Miller P. Peiresc’s Europe: Learning and Virtue in the Seventeenth Century. New Haven – L., 2000; Sengoopta, Chandak. Otto Weininger. Sex, Science and Self in Impe- rial Vienna. Chicago – L., 2000; Capaldi N. John Stuart Mill: A Biography. Cambridge, 2004; как и многие другие работы последнего десятилетия.

2 Мангейм К. Проблема поколений // Мангейм К. Очерки социологии знания. М., 2000. С. 51.

3 Подробнее об этом см.: Le Goff J. Saint Louis. P., 1995. P. 23-24.

108 Л.П. Репина

остро встает проблема источниковой базы. И главным препятствием стано- вится не столько ее неполнота (количественная характеристика), сколько ее качественная специфика. Дело ведь не просто в том, что обычно в таких случаях не хватает источников для создания полной биографии (особенно биографий интеллектуалов далекого прошлого) и последняя воссоздается в виде фрагментов. Дело в полноте или, напротив, ограниченности видового спектра имеющегося комплекса источников, что определяет наличие или отсутствие важнейшей информации относительно как эмоциональной, так и когнитивно-рефлексивной составляющих деятельности индивида, а также доступность или недоступность для исследователя необходимых сведений о мотивации принимаемых им решений в ситуациях личностного и историче- ского выбора.

«Между идеей и порождающими ее условиями стоит личность мысли- теля с ее субъективно пережитой проблемой, целеполаганием, выбором индивидуального призвания» 1 . Именно в ситуациях выбора, принятия ре- шений наиболее ярко проявляется как свобода и креативность индивида, так и давление материальных условий, общественных норм, правил, и стереоти- пов, рутинных поведенческих моделей, шаблонов мышления, груз предрас- судков, известных прецедентов, накопленного жизненного опыта и сети межличностных связей, растраченных сил, несбывшихся желаний и надежд. Интерпретация подобных ситуаций выбора требует сложной цепочки рас- суждений, учитывающих и внешние ограничения, и рациональную страте- гию индивида, и его эмоциональную составляющую, и другие — более скрытые, не эксплицированные и не до конца осознанные цели.

1 Соловьев Э.Ю. Биографический анализ… Статья вторая. С. 145.