Н. К. Фомин ЕПИФАНСКИЕ ВОЕВОДЫ XVIII в.

Материал из Проект Дворяне - Вики

Фомин, Н.К. Епифанские воеводы XVIII в. / Н.К. Фомин // Куликово поле. Исторический ландшафт. Природа. Археология. История : сб. ст. - Тула, 2003. - Т.2 : Археология. История, этнография, искусствоведение. - С. 354-366.

Н. К. Фомин ЕПИФАНСКИЕ ВОЕВОДЫ XVIII в.

Одним из слабо изученных вопросов в истории России XVIII в. является местное управление и социальный состав лиц, из которых комплектовались кадры воевод незначительных уездных городов.

Необходимость и важность рассмотрения этого аспекта в краеведении прекрасно осознавали уже первые историки тульского края И. П. Сахаров, И. Ф. Афремов, М. Т. Яблочков и В. И. Чернопятов [1—5].

Однако в дальнейшем изучение истории свелось к односторон¬нему показу борьбы одной партии, ставшей во главе масс. В этой истории всем этим аспектам не находилось места настолько, что найти сведения о партийном руководителе или видном администраторе чрезвычайно трудно.

Только работы наших выдающихся историков таких, как С. Б. Ве-селовский, А. А. Зимин, В. Б. Кобрин и другие, показавших, какие перспективы открываются при изучении персонального состава бо¬ярской думы, наместнического управления, и пробудили возвраще¬ние интересов исследователей к личности в истории [6—11].

По настоящему работа по изучению личного состава учреждений России начинает разворачиваться только с 90-х гг. XX в. [12—14]. В тульском краеведении также появилось несколько работ, написан¬ных в этом плане [15—17]. Эта наша работа является логическим продолжением статей, в которых по личному составу наместни¬ков делалась попытка определить экономическое положение горо¬дов тульского края в первой половине XVI в. и по составу воевод XVI— XVII вв.— города Епифани [18—19]. Предпринимая попытку рассмот¬реть деятельность епифанских воевод XVIII в., мы будем стремиться очертить круг их обязанностей, опираясь в основном на «Наказ гу¬бернаторам и воеводам и их товарищам, по которому они должны по¬ступать» от 12 сентября 1728 г., иллюстрируя это только отдельными примерами их фактической деятельности, так как объем фактическо¬го материала весьма значителен и в настоящее время мало доступен для изучения.

354

Актуальность темы определяется, во-первых, недостаточной разработанностью истории местных учреждений как петровского, так и послепетровского времени, во-вторых, тем, что Епифань и Епи-фанский уезд являются центром Куликова поля, изучение истории которого невозможно без рассмотрения действий лиц, возглавляв¬ших учреждение, определявшее последний этап заселения и оконча¬тельного освоения территории поля.

Источниковой базой нашей работы является правительственное законодательство и документы, отложившиеся в Государственном архиве Тульской области в фондах «Тульской провинциальной канце¬лярии» и «Епифанской воеводской канцелярии» [20. С. 21—23].

Петровскую реформу местного управления историки характери¬зуют принципиально отлично, хотя и приходят к одному выводу о ее неудачности. Ю. В. Готье писал: «Самою интересною и самою блес¬тящею, может быть, стороною реформаторской деятельности Петра Великого была его попытка создать стройную систему учреждений, которые должны были обеспечить управление Россией сверху дони¬зу, от центров до далеких окраин... Областные учреждения, создан¬ные преобразователем на месте разрушенных реформою старинных учреждений московской эпохи, задуманные смело и организованные с большим трудом и старанием, едва пережили великого царя» [21. С. 18]. Н. И. Павленко, наоборот, говорит о хаотичности и незавер¬шенности реформы местных учреждений: «Менее успешно и с боль¬шими накладками проводилась реформа областной администрации. Она осуществлялась на протяжении четверти века, но так и не была завершена. Органы власти на местах менялись с такой поспешнос¬тью и шараханьем, что для воссоздания их структуры потребовались бы десятки страниц... Сомнительный успех в проведении реформы ^местных органов власти скорее всего был связан с причудливым со¬четанием различных принципов, которыми руководствовался Петр 1ри организации областных учреждений: бюрократическое начало Ьоседствовало с выборным, а то и другое — с военно-администра-Гивным. Чехарда наблюдалась даже в названиях территориально-ад¬министративных единиц: привычные уезды назывались то долями, то "дистриктами» [22. С. 452].

Главную причину неудачи реформы оба историка видят в нераз¬витости русского общества. Со времени первых историков тульского края И. П. Сахарова и И. Ф. Афремова в нашем краеведении утверди-»ась представление, что создание Тульской провинции, в состав ко¬торой вошла и Епифань, относится уже к 1708 г. В частности, И. Ф. Ефремов пишет, что Петр I разделил 18 декабря 1708 г. «государство *а 8 губерний, подчинив им провинциальные города с их уездными ородами и пригородками. Тула вошла тогда на степень провинци-ального города Московской губернии. Города Венев, Епифань, Бого-|одицк, Дедилов и Крапивна были приписаны к Тульской провинции.

355

Города же Алексин и Кашира собственно к Московской губернии». И далее, чтобы не возникало уже каких-либо недоразумений в толко¬вании его фразы, уточняет: «1719 года Алексин отошел к Тульской провинции» [3. С. 21—22]. И. П. Сахаров правильно перечисляет со¬став городов Тульской провинции, которые вошли в ее состав, но не в 1708 г., а только по закону 1719 г. [1. С. 257—258]. Подобная интер¬претация нашими ранними историками вопроса о создании Тульской провинции показывает, что они независимо друг от друга пользова¬лись какими-то рассказами, но не справками из Тульского губерн¬ского архива. Сами же они не были знакомы непосредственно с за¬конодательством. Достаточно только раскрыть указ от 18 декабря 1708 г., чтобы убедиться, что в нем говорится только о распределе¬нии городов по губерниям [23. Т. 4. № 2218]. Провинции появляются позднее. Н. И. Павленко указывает, что в 1715 г. их насчитывалось 50 [22. С. 452].

Однако только указ от 29 мая 1719 г. «Об устройстве губерний и об определении в оные правителей» [23. Т. 5. № 3380] окончательно закрепил разделение губерний на провинции и создал двухчленное деление губерний на провинции и уезды. Этот закон ставил в весьма двусмысленное положение губернаторов, сохранявших свою власть главным образом над провинцией губернского города, сделав других провинциальных воевод практически независимыми от него [21. С. 27].

В провинции основным руководителем был провинциальный воевода, возглавлявший основное учреждение региона — провинци¬альную канцелярию. Но наряду с ним действовали камерир, руково¬дивший сбором налогов, рентмейстер, т. е. казначей, возглавлявший рентерею, куда собирались все прямые и косвенные налоги с про¬винции. В провинции действовали вальдмейстерская канцелярия, ведавшая лесами, рекрутская, розыскных дел, таможня, магистрат, в ведении которого находилось управление жизнью города, фискалы и др. [22. С. 452—453]. Таким образом, видно, что Петр I задолго до Екатерины II стремился ввести в России систему разделения влас¬тей, а для городского населения самоуправление, приближавшееся к принципам Магдебургского права.

Однако большое количество чиновников, подчиненных разным ведомствам, нарушало вертикаль управления страной. На местах происходил дележ уездов первоначально на доли во главе с ландра-том. Каждая доля объединяла 5536 дворов. Затем их стали делить на дистрикты, объединявшие 2000 дворов. Это разделение запутыва¬лось военными дистриктами, создаваемыми для обеспечения армии [22. С. 452-453].

Поэтому в 1727—1728 гг. правительство отказалось от создан¬ных при Петре I местных учреждений, вернувшись к единоличному

356

воеводскому управлению на местах. Ю. В. Готье называл реформу 1727—1728 гг. контрреформой [21. С. 27].

Указами 24 февраля и 15 марта 1727 г. восстанавливалась долж¬ность уездного воеводы [23. Т. 7. № 5017, 5033]. Кандидатов на должности воевод уездных городов необходимо было подобрать Правительствующему Сенату и Камер-коллегии и представить на ут¬верждение в Верховный тайный совет. Губернаторы, провинциаль¬ные воеводы и их товарищи назначались самим Верховным тайным советом. Правительствующему Сенату было предписано составить особую инструкцию, регламентирующую деятельность губернаторов и воевод. Эти указы сразу же разрушают систему разделения влас¬тей Петра I, передавая сбор подушной подати воеводам. Губернато¬рам и воеводам передавались также дела по земельной недвижи¬мости, надзор за магистратами, т. е. все гражданское судопроизвод¬ство, а также и уголовное, начиная от сыска и кончая приведением в исполнение приговора. Новостью была передача под их юрисдикцию крестьян и приказчиков синодского ведомства «в судных и розыск¬ных делах». Последнее делало власть воеводы XVIII в. более полной, чем власть его предшественника в XVII столетии.

Правительствующий Сенат 23 марта 1727 г. представил список уездных воевод на утверждение в Верховный тайный совет. Из 166 лиц, представленных к назначению, только 5 были из камери-ров, 1 — из прокуроров, 2 — из ассесоров и 1 — из земских комисса¬ров [21. С. 27]. Тут необходимо отметить, что одним из первых вое¬вод в Епифани был как раз тульский камерир капитан Степан Тихоно¬вич Кафтырев [24. Л. 1—2 (об.); 25. Л. 4; 26—27].

Указом 30 апреля 1733 г. было подтверждено распоряжение на¬значать городовых воевод указом Правительствующего Сената, но с обязательным представлением их в Кабинет императрицы Анны Ива¬новны. Однако, уже 22 января 1734 г. это представление было отме¬нено [23. Т. 9. № 6384, 6538]. При Елизавете Петровне это повтори¬лось. Первоначально она распорядилась представлять городовых воевод в ее кабинет, но 22 января 1744 г. отменила это распоряже¬ние [23. Т. 12. № 8865].

Круг лиц, составлявших основную массу провинциальных и горо¬довых воевод, представлял рядовое поместное дворянство. Назна¬чение на воеводство производилось после отставки из армии, «за старостью и за болезнями», «за дряхлостью» или «за ранами». От¬ставленные от военной службы записывались по представлениям Военной коллегии в'Герольдии. Герольдмейстер представлял Прави¬тельствующему Сенату доношение со списком кандидатов на заме¬щение воеводских должностей. Причем на каждую должность необ¬ходимо было представить три кандидатуры. О каждом из представля¬емых сообщались краткие сведения: о прошлой службе, возрасте, месте расположения поместий и числе душ в имениях. Обсуждение

357

кандидатур на воеводство в 30—40-е гг. XVIII в. продолжалось в те¬чение года, затем в течение четырех месяцев [21. С. 140—141]. С 1762 г. избрать кандидата необходимо было за год до его назначе¬ния [23. Т. 15. № 11476].

Кроме того, о кандидатах запрашивались справки в Камер-кол¬легии: «не касается ли до них каких дел и не имеется ли на них наче¬тов» [23. Т. 9. № 6322]. По указу от 22 марта 1760 г. начали запраши¬вать справку о судимости [23. Т. 15. № 11223]. После утверждения назначения новому воеводе выдавался соот¬ветствующий указ и направлялись указы в губернскую канцелярию, которая извещала провинциальную, а провинциальный воевода — городового, что назначен его преемник, которому необходимо пере¬дать дела. Назначенного представляли, таким образом губернатору, а затем провинциальному воеводе [21. С. 146].

Указом от 20 марта 1730 г. срок пребывания воеводы на долж¬ности был ограничен двумя годами [23. Т. 8. № 5522], а указом от 12 марта 1734 г. смена воевод должна была производиться 1 января [23. Т. 9. № 6523]. В этом отношении чрезвычайно любопытный слу¬чай произошел в Епифани. В 1739 г. указом Правительствующего Се¬ната в город был назначен новый воевода жилец Василий Петров сын Зиновьев. Указ о назначении им получен был в Москве уже 7 января 1740 г. Согласно его челобитья, он заболел и прибыл в Епифань толь¬ко 11 февраля. Его предшественник капитан Игнатьев «за [опозда¬нием указу и поныне не отдал ему города и дел и до ведомства вое¬водской должности не допустил». Московская воеводская канцеля¬рия направила указ о смене воеводы в Епифани в Тульскую провинциальную канцелярию 18 марта 1740 г., в котором писала: «...и вам, воеводе с таварыщи послать указ показанному вновь опре¬деленному ис Правительствующего Сената воеводе жильцу Зиновье¬ву в Епифане в воевоцкое управление вступить и с прежним воево¬дою Игнатьевым сменитца немедленно...», угрожая в противном слу¬чае штрафом. Провинциальному воеводе предписывалось «и в той смене прежняго воеводу вам, воеводе с товарыщи принудить на¬крепко», а за нарушение двух указов, т. е. Правительствующего Сена¬та и Московской губернской канцелярии, «допросить и чему он за то подлежит о том вам, воеводе с товарыщи, учиня экстракт и со мнени¬ем в губернию прислать немедленно» [28. Л. 1 —2]. Однако по жалобе капитана Игнатьева Правительствующий Сенат решил наказать В. П. Зиновьева за опоздание, вынеся 21 апреля 1740 г. указ о наложении именно на него штрафа «за неприбытие в тот город генваря к перво¬му дню», если «законных причин, зачем к помянутому числу не при¬был, не покажет». Этим же указом вступление в должность Зиновьева была назначено с 1 января 1741 г. [23. Т. 11. № 8070]. Двухлетний срок пребывания воеводы на должности постепенно стал нарушаться. Ю. В. Готье пишет, что, возможно, был указ об от-

358

мене срока пребывания на должности, но в Полном собрании зако¬нов его нет. Приводимые им данные о длительности воеводств весь¬ма красноречивы. В частности по городам Тульского края: в Веневе Дмитрий Данилов воеводствовал 9 лет (с 1750 по 1759 гг.), в Епифа¬ни Иван Чоглоков — 9 лет (с 1750 по 1759 гг.), в Крапивне Андрей Иг¬натьев — 10 лет (с 1750 по 1760 гг.), в Алексине Фома Хрущев — 9 лет (с 1750 по 1759 гг.), в Кашире Иван Бугримов — 6 лет (с 1758 по 1764 гг.) [21. С. 152].

Однако правительство вновь восстанавливает срок пребывания воевод на должности в 5 лет, оговорив вместе с этим, что местное общество может просить об оставлении воеводы и после истечения этого срока. Проведенный Ю. В. Готье анализ назначаемых на вое¬водские должности показал, что от 50 до 75 воевод получили свои на¬значения в возрасте от 50 до 70 лет. Только единицы получали вое¬водские должности в возрасте от 20 до 30 лет. 75 % воевод владело имениями, в которых было до 100 душ мужского пола. За свою служ¬бу провинциальные воеводы, имевшие чин полковника, получали жа¬лованья 300 р. в год. Городовые воеводы, которые должны были иметь чин майора, получали 150 р. в год. По штатам 1763 г. жалова¬нье воевод было увеличено, однако с учетом инфляции рост был зна¬чительно меньший официального. Провинциальный воевода стал по¬лучать 600 р., его товарищ — 375 р. (как и городовой воевода), това¬рищ городового воеводы — 250 р. [21. С. 217—218, 231, 33, 187—188].

В результате Ю. В. Готъе делает вывод: «Люди малокультурные, мало подготовленные, иногда карьерные честолюбцы, иногда забо¬тившиеся прежде всего о своих интересах, становились во главе местного управления» [21. С. 232]. Этот вывод представляется нам излишне пессимистичны. При отсутствии учебных заведений знания заменял жизненный опыт, которого у воевод было в достатке. Они умели руководить людьми как офицеры, и вести хозяйство как поме¬щики. Безусловно, сравнительно небольшое содержание и незначи¬тельность имений толкали многих на взяточничество и казнокрадст¬во, однако других возможностей для замещения этих должностей у правительства не было.

Разработанный Правительствующим Сенатом и изданный 12 сен¬тября 1728 г. «Наказ губернаторам и воеводам и их товарищам, по которому они должны поступать» [23. Т. 8. № 5333] в определенной степени имел много общего с наказами воеводам XVII в. Однако пройти мимо петровских преобразований было уже невозможно. Главным в «Наказе» было возрождение строгой вертикали управле¬ния страной, когда губернаторы находились в прямом подчинении верховных и центральных органов власти и управления, провинци¬альные воеводы — в подчинении губернаторов, а городовые вое¬воды — в подчинении провинциальных. Все же учреждения, действо-

359

вавшие на подведомственной воеводе или губернатору территории, так или иначе находились под его управлением или контролем. «Наказ» требовал, чтобы прежде всего воевода был «верным, справедливым и добрым слугою» императора. При вступлении в должность он обязан был принять специальную присягу [23. Т. 8. № 5333. С. 94-95].

Как и в XVII в., воевода обязан был принять денежную казну, дела, списки служилых людей, артиллерию, амуницию и прочее по списку. В результате этого составлялся знакомый по XVII в. росписной спи¬сок. Один экземпляр списка следовало отправить в Правительствую¬щий Сенат или губернатору, а другой оставить в текущем делопрои¬зводстве. Заботе воеводы был поручен и имевшийся в городе архив: «...а вершеныя и действом оконченныя и старых дел дела, которыя уже к действу и решению не подлежат, те, отобрав, положить в особ¬ливое безопасное место и учинить им роспись с нумерами» [23. Т. 8. № 5333. С. 96].

В «Наказе» подчеркивалось, что провинциальные и городовые воеводы находятся в подчинении у губернаторов, которые могли на¬ложить на них штраф или сделать представление об их увольнении от должности. Однако своей властью губернатор отрешить воеводу от должности не мог [23. Т. 8. № 5333. С. 96—97]. Непосредственно за деятельностью городового воеводы наблюдал провинциальный вое¬вода, но он мог делать только представления губернатору о неис¬правностях в деятельности городового воеводы [23. Т. 8. № 5333. С. 96—97]. В «Наказе» особо оговаривалось, чтобы воеводы «как градским, так и уездным людям никаких обид и налог отнюдь не чи¬нили» [23. Т. 8. № 5333. С. 97]. В разборе судебных и розыскных дел воевода обязан был следовать Уложению 1649 г. и новым указам, «дабы челобитчики в делах своих правосудное решение без волоки¬ты получали». В случае неправильного решения дела следовало на воеводу подать челобитье губернатору, который должен был взять дело на рассмотрение к себе. Если челобитчик оставался недоволен решением губернатора, он должен был просить о его пересмотре в Юстиц-коллегии [23. Т. 8. № 5333. С. 97].

Городское население подлежало сословному суду в ратушах у бурмистров, разбиравших все дела, кроме «татинных, разбойных и убивственных», которые подлежали суду губернаторов и воевод. Воеводы могли вмешиваться в ведение судопроизводства бурми¬стров в случае подачи им на них челобитной за волокиту или невер¬ном решении дела, или если против самих бурмистров возбуждалось дело. Провинциальный воевода не являлся аппеляционной инстан¬цией, но ему предписывалось добиваться ускорения решения дел го¬родовыми воеводами. На практике дела по прошениям тяжущихся передавались от городских воевод провинциальным в случае, если

360

одна из сторон обвиняла воеводу в предвзятости [23. Т. 8. № 5333. С. 98].

Воеводам предписывалось, чтобы «в городах и уездах разбойни¬ков и воров не было, а где явятся, тех ловить и розыски чинить». Если виновный подлежал ссылке на галеры или смертной казни, эти дела подлежали утверждению губернатора. К ним же следовало отсылать обнаруженных и пойманных шпионов [23. Т. 8. № 5333. С. 98].

Кроме того, воеводам предписывалось ловить еретиков и всяких людей, отклоняющих население от православия, и отсылать их в Пра¬вительствующий Сенат. В случае насильственного втягивания право¬славных в инородную веру виновные подлежали смертной казни через сожжение [23. Т. 8. № 5333. С. 100].

Розыскная и судебная деятельность, судя по отложившимся де¬лам, являлась основной для провинциального и городового воеводы. Важнейшие дела, связанные с произнесением публично фразы: «Слово и дело государево», на уровне городового воеводы велось только в виде первичного дознания и допроса, в котором выясня¬лось, есть ли в действительности заявившему сказать что-либо важ¬ное. В подавляющем большинстве случаев оказывалось, что заявле¬ние было сделано в пьяном виде. В этом случае по указу 1730 г. вое¬вода прекращая дело, наказав пьяницу батогами. Человека, который действительно обладал ценными сведениями, надлежало немедлен¬но выслать в Канцелярию тайных розыскных дел [23. Т. 8. № 5228].

Разбои, грабежи, убийства в XVIII в. были повседневным явлени¬ем, бороться с которыми городовой воевода, располагавший всего несколькими солдатами для посылок, практически не мог. Поэтому в подавляющем большинстве дел содержится только констатация факта совершенного преступления. Поимка преступника была явле¬нием экстраординарным. Это усугублялось тем, что некоторые поме¬щики во главе своих дворовых и крестьян совершали настоящие на¬беги на соседние имения. И в этих случаях воевода, как правило, ока¬зывался бессилен. Более или менее успешно воеводы справлялись только с поимкой беглых крестьян, которые составляли подавляю¬щее большинство «колодников» или арестантов. Как правило, беглый сразу же признавался, откуда он бежал, и сравнительно быстро воз¬вращался на прежнее место жительства.

На воеводе также лежала обязанность бороться с нелицензион¬ным производством и торговлей спиртными напитками (корчемст¬вом). Кроме того, воевода обязан был помогать церковнослужителям добиваться обязательного посещения населением церковной служ¬бы и обряда исповеди и причащения.

Так как сбор подушной подати был возложен на воевод, им пред¬писывалось вести окладные книги плательщиков, с которых собира¬лась подать по третям года, т. е. за январь—апрель, май—август,

361

сентябрь—декабрь. Сбор подушных денег был весьма трудной обя¬занностью.

Далеко не все землевладельцы и душевладельцы вовремя и сполна вносили причитающиеся с них деньги. Возникали весьма крупные недоимки. От воевод под страхом штрафов требовали не¬медленно добрать несобранное. Поэтому в делах воеводской канце¬лярии много книг с записями числившихся недоимок, которые не вносились десятилетиями. В частности, имеются книги, содержащие сведения о недоимках за 1724—1744 гг.

Воевода должен был вести борьбу с пожарами, моровыми повет¬риями и прочими бедствиями, следить за чистотой города, соблюде¬нием санитарных правил при торговле съестными припасами. В этом отношении на нем главным образом лежал контроль за ратушей и на¬значенными от нее старостами. Воевода также контролировал со¬блюдение правил торговли, точность мер и весов, обязан был бо¬роться с превышением цен. Торговцев, употреблявших собственные меры или гири, воевода обязан был штрафовать. На воеводе лежали обязанности по поддержанию дорог и мостов в проезжем состоянии и понуждению населения к их ремонту. В пос¬ледний период их деятельности воеводам было поручено наблюде¬ние за почтой. Указом 1736 г. воеводам предписывалось пред¬ставлять сведения об урожаях [23. Т. 9. № 6859]. Отдавая такое распоряжение, правительство преследовало две цели. Во-первых, от урожайности зерновых и их качества зависели правила винокурения. Во-вторых, этот указ последовал после сильного голода 1734— 1735 гг., когда воеводам было предписало контролировать, кормят ли помещики своих крестьян и снабжают ли их семенами, а также воспрещать отпуск крестьян для собирания милостыни. Воеводы обязаны были описать все наличные хлебные запасы частных вла¬дельцев. Для помощи населению правительство закупало хлеб, кото¬рый взаимообразно выдавался помещикам, а голодающим крестья¬нам — в виде милостыни [23. Т. 9. № 6569, 6570, 6653, 6680; 21. С. 356].

Кроме того, в обязанности воеводы входило наблюдение за бла¬гонравием жителей. Они должны были закрывать притоны, ловить беглых, пьяных, праздношатающихся, нарушителей тишины и спо¬койствия в городе.

«Наказ» специально оговаривал, что воевода обязан был жить в том же доме, в котором до него проживал прежний воевода. Также он мог проживать в городском монастыре. Служители воеводской кан¬целярии обязаны были иметь свои дворы или сами снимать кварти¬ры. На постой разрешалось ставить только в случае проезда по ре¬шению городской ратуши, а не по желанию постояльцев. Ратуша обя¬зана была выдать документ (билет) на проживание. Дрова и свечи

362

получали только нижние чины, а все остальные обязаны были приоб¬ретать их сами.

В «Наказе» указывалось, что губернатор и воевода должны были «обид и налог не чинить и никаких взятков нападками и утеснениями не имать». В противном случае воевода мог быть подвергнут штрафу. Им предписывалось защищать население: «стараться, чтоб всякой от обид и налог был защищен и охранен».

Покинуть город своего назначения губернатор и воевода могли только по специальному разрешению. В остальном они должны были по Уложению 1649 г. и новым указам «императорского величества интерес и государственную пользу тщательно остерегать».

Специальными нормативными актами определялся ранг назна¬чаемых воевод. Указом от 24 февраля 1727 г. было определено, что провинциальным воеводой мог быть только полковник [23. Т. 7. № 5017], а указом от 31 марта 1727 г.— что городские воеводы долж¬ны были иметь чин не ниже майора, а пригорода — поручика [23. Т. 7. № 5055]. В действительности же в Епифань назначались воеводы от прапорщика до подполковника. Любопытно, что назначение наибо¬лее значительных по своим чинам и заслугам чиновников в Епифань происходило в 20—30-е гг. XVIII в.

Одним из первых в Епифань назначается капитан Степан Тихоно¬вич Кафтырев, служивший до этого в Тульской провинции камери-ром, т. е. чиновником, отвечавшим за сбор налогов с провинции и ве¬давший всей финансовой частью. Вслед за ним воеводствовал под¬полковник князь Василий Степанович Волконский. Назначение таких относительно значительных чиновников могло иметь место только в относительно благополучный и развивающийся город. В конце же в. Епифань теряла свое значение как города. В нем оставался только 91 постоянно проживавший служилый человек. Такой резкий скачок может быть объяснен только тем, что во время азовских похо¬дов, строительстве флота в Воронеже, устройстве Иван-Озерецкого канала, попытках в начале XVIII в. возродить торговлю с Востоком по Донскому пути Епифань оказалась промежуточной базой на этом пути. Несомненно, город стал не только местным торговым центром. Раз возникшие торговые пути по инерции продолжали действовать и после 1711 г., когда Азов был потерян для России. Еще в 20-е гг. XVII в. Иван-Озерецкая таможня продолжала оставаться второй по значению в тульском крае, уступая только провинциальному центру. Именно в это время, в 1736—1738 гг., в Епифани сооружается гран¬диозный для уездного города собор во имя Николая Чудотворца, ра¬зобранный в 1810 г. Он имел «5 глав грановитых, прикрытых зеленою ярью, на них кресты были осмиконечные, позлащеные». Собор по своему внешнему облику значительно отличался от остальных цер¬ковных сооружений. В память о постоянных татарских набегах в нем были сделаны амбразуры и бойницы как бы для стрельбы. Храм был

363

трехпристольным, с приделами во имя Иоанна Воина и пророка Илии [29. С. 147]. Сооружение собора велось на добровольные пожертво¬вания горожан, которые, следовательно, могли выделить на стро¬ительство значительные суммы. Это означало, что город рос и разви¬вался. Однако постепенно тенденции, обеспечившие этот рост в на¬чале XVIII в., перестали действовать, и в середине XVIII в. произошла стабилизация положения. Только в конце существования воеводско¬го правления в Епифани вновь увеличивается ранг чиновников, зани¬мавших руководящую роль в городе. Это скорее всего находит объ¬яснение в общих для всей страны, находившейся на явном подъеме во второй половине XVIII в., благоприятных условиях, а также тем, что Епифань закрепилась в положении местного административного и торгового центра.

[364]

Приложение

Епифанские воеводы XVIII в.

1. Кондырев Емельян Степанович — июнь 1707 г. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 52. Л. 5-6].

2. Кафтырев Степан Тихонович — март 1729 г., март—апрель, июнь 1751 г. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1, Д. 1. Л. 1-2 (об.)]; Ф. 55, Оп. 1. Д. 2781, 2554, 2515. Л. 4].

3. Волконский Василий Степанович, князь, подполковник — 1731 г. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 38. Л. 8], 1730-1735 гг. (Чернопятов В. И. Дво¬рянское сословие Тульской губернии. Т. 9 (XVIII). С. 16.).

4. Мельгунов Василий Иванович, прапорщик — октябрь 1754 г. [ГАТО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 3400], октябрь 1735 г. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 22, Л. 1 (об.)-4].

5. Хрущев Иван Иванович, поручик — март, декабрь 1736 г. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 27. Л. 5; Ф. 55. Оп. 1. Д. 3827], январь—февраль, май-июль 1737 г. [ГАТО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 4535, 4721, 4562; Ф. 1336. Оп. 1. Д. 36. Л. 1-2].

6. Игнатьев Андрей, капитан — в марте 1737 г. состоял при подуш¬ном сборе по уезду [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 35. Л. 1—5]; воевода 1738— 1741 гг. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1.Д. 26. Л. 3 (об.); Д. 40. Т. 11. № 8070].

7. Зиновьев Василий Петрович, жилец — октябрь 1741 — март 1742 гг. [Т. 11. № 8070. ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 40, 41. Л. 2; Д. 43. Л. 7-7 (об.)].

8. Веселкин Яков, капитан — август 1742 г. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 44, Л. 3—3 (об.)], 1743 г. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 44, Л. 3—3 (об.), 4— 4 (об.), 5—5 (об.); Д. 46. Л. 5, 7-8; Д. 47. Л. 4-5 (об.), 6 (об.); Д. 49. Л. 4 (об.), 6 (об.), 7-7 (об.); Д. 50. Л. 4 (об.), 7, 8 (об.); Д. 51. Л. 1 (об.)], 1744 г. [ГАТО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 6556. Л. 1)], январь, март, июль 1745 г. [ГАТО. Ф. 55. Оп. 1, Д. 6556. Л. 10, 21, 23 (об.)], ноябрь 1747 г. [ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 48. Л. 6 (об.), 9-10].

Ратаев Максим, поручик — состоял при подушном сборе в уезде ян¬варе—феврале 1757 г. [ГАТО. Ф. 55. Оп. 2. Д. 2128].

9. Чоглоков Иван, прапорщик — 1750—1759 гг. [ГАТО. Ф. 55. Оп. 2. Д. 2128; 21. С. 152].

10. Дашков Федор Максимович, надворный советник — 1764— 1765 г. [ГАТО. Ф. 1336. ОП. 1. Д. 281. Л. 22-23, 41; 5. С. 16; 3. Дополне- ния. С. 4]. ,

Чичагов Степан Васильевич, секунд-майор, товарищ воеводы — 1765 г. [5. С. 16; 3. Дополнения. С. 4]. [365]

Литература и источники

1. Сахаров И. П. История общественного образования Тульской губеп-нии. Тула, 1832. м

2. Сахаров И. П. Достопамятности города Тулы и его губернии // Труды Тульской губернской архивной комиссии. Кн. I. Тула, 1915.

3. Афремов И. Ф. Историческое обозрение Тульской губернии. М., 1850

4. Яблочков М. Т. Дворянское сословие Тульской губернии. Т. I. Тула', 1899 (ХУ111)5МЧе1Р9Н1°2ПЯТОВ В И ,Л,ворянское сословие Тульской губернии'. Т. IX

6. Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963.

7. Веселовский С. Б. Исследования по истории служилого землевла¬дения. М., 1969.

8. Зимин А. А. Состав боярской думы в XV—XVI веках // Археографи¬ческий ежегодник за 1957 г. М., 1958.

9. Зимин А. А. Список наместников в русском государстве первой по¬ловины XVI в. // Археографический ежегодник за 1960 г. М., 1962.

10. Зимин А. А. Наместническое управление в русском государстве вто¬рой половины XV — первой четверти XVI вв. // ИЗ. Т. 94. М., 1974.

11. Кобрин В. Б. Состав опричного двора Ивана Грозного // Археогра¬фический ежегодник за 1959 г. М., 1960.

12. Раздорский А.И. Памятные книжки губерний и областей Российской империи (1836—1917): Предварительные списки. СПб., 1994.

13. Раздорский А. И. Общие печатные списки должностных лиц губер¬ний и областей Российской империи (1841 —1908): Библиографический ука¬затель. СПб., 1999.

14. Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи главы высших и центральных учреждений 1802—1917 гг. СПб., 2001.

15. Юркин И. Н. Тульские металлозаводчики XVIII в.:Материалы для сло¬варя деятелей истории тульского металла // Тульский металл в истории рос¬сийской промышленности и предпринимательства. Тула, 1992.

16. Юркин И. Н. Тульские металлозаводчики XVIII века (дополнение к словарю) // Промышленные династии тульского происхождения. Тула, 1993.

17. Юркин И. Н. Демидовы — ученые, инженеры, организаторы науки и производства. М., 2001.

18. Фомин Н. К. К вопросу об экономическом состоянии городов туль¬ского края в первой половине XVI века (по местническому счету наместни¬ков) // Тула историческая: прошлое и настоящее. Тула, 1997.

19. Фомин Н. К. Епифань в XVI—XVII вв. по местническому счету вое¬вод// Куликово поле: вопросы историко-культурного наследия. Тула, 2000.

20. Государственный архив Тульской области. Путеводитель Ч \ Тула 2001. Объединенный архивный фонд № 55 «Тульская провинциальная кан¬целярия», 15986 ед. хр., за 1719—1777 гг.; архивный фонд № 1336 «Епифан-ская воеводская канцелярия», 673 ед. хр., за 1727—1778 гг.

21. Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. Т. 1. М., 1913.

22. Павленко Н.И. Петр Великий. М., 1990.

23. Полное собрание законов Российской империи. Собр 1 СПб 1830

24. ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 1. '

25. ГАТО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 2315.

26. ГАТО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 2354

27. ГАТО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 2781

28. ГАТО. Ф. 1336. Оп. 1. Д. 40.

29. Города и районные центры Тульской области: энциклопедия. Тула, 2000.

366