Жизнь в русской провинции в середине XVIII в.
Материал из Проект Дворяне - Вики
О.Е. Глаголева, Университет Торонто
Жизнь в русской провинции в середине XVIII века (по материалам дворянских наказов Уложенной комиссии 1767-1768 гг.)
Опубликовано: Вестник Томского Государственного Университета, Приложение № 22, декабрь 2006: Доклады и статьи международных научных чтений "Д.С. Лихачев и русская культура", Кемерово, 2006, с. 72-76.
«Комиссия Уложения, быв в собрании, подала мне свет и сведения о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещися должно».
Екатерина Вторая. Памятная записка о «Наказе».
572 депутата Уложенной комиссии, открывшей в июле 1767 г. заседания в Кремле, привезли в Москву наказы своих выборщиков со всех уголков России. Екатерина II, выпустив в свет свой известный «Наказ Комиссии о составлении проекта нового Уложения» (М., 1767) и пригласив к его обсуждению подданных, впервые позволила свободному населению страны высказаться по поводу основ государственного устройства и управления, то есть, говоря современным языком, пожелала услышать «общественное мнение». Наказы Комиссии от дворян, городского населения, казаков, государственных крестьян и нерусских народов Поволжья и Сибири, горячо обсуждавшиеся депутатами этого первого российского парламента в течение полутора лет, были опубликованы только через столетие в Сборниках Императорского Русского Исторического Общества . Малый тираж издания, разрозненная публикация наказов по отдельным томам и распыленность материалов Екатерининской Комиссии среди других документов 148-томного издания Сборников затруднили использование этого богатого источника и предопределили редкое обращение к нему историков. Если в общих работах по истории России XVIII в. наказы хотя бы упоминаются , то в публикациях по истории русской провинции этот источник практически не используется . Две специальные работы, изданные много лет назад , разбирают дворянские наказы в деталях, но используют этот источник для рассуждений об особенностях дворянского сословия в целом в период начала правления Екатерины, об общности сословных интересов дворянства и о вытекающих из этих интересов проблемах. Совсем недавняя монография американской исследовательницы Ли Ферроу об имущественных правах дворянства в России периода империализма рассматривает дворянские наказы Уложенной комиссии лишь с точки зрения борьбы сословия за свои имущественные привилегии. И в этой работе дворянство трактуется как единая социальная общность, с общими корпоративными интересами, отразившимися в наказах. Однако реалии жизни, интересы, жизненный опыт и проблемы ежедневного существования значительно отличались у дворянской элиты, проводившей большую часть жизни в Петербурге и Москве и лишь изредко наезжавшей в свои деревенские имения, и небогатых дворян, постоянно живших в провинции или вернувшихся туда после государственной службы. Более того, жизненный опыт и устремления провинциального дворянства существенно различались в зависимости от разнообразных социально-экономических, культурных и других факторов, обусловливавших своеобразие различных регионов страны. Наказы русского дворянства Уложенной комиссии никогда не подвергались тщательному анализу с точки зрения проблем локальной истории, с применением методов микроистории.
Между тем, наказы депутатам Уложенной комиссии представляют из себя уникальнейший источник по истории именно провинциальной жизни, по истории русского провинциального дворянства в частности. В более чем ста наказах дворян российских губерний с преимущественно русским населением отражены важные стороны частной жизни дворян середины XVIII в. Данная публикация имеет своей целью привлечь внимание историков к этому богатейшему источнику и познакомить читателя с проектом публикации наказов одного региона – современной Орловской области, осуществляемым в рамках международного проекта между исследователями России (Ю.В. Жукова, Орловская областная публичная библиотека им. И.А. Бунина) и Канады (О.Е. Глаголева, Центр по изучению Европы, России и Евразии Университета Торонто). Публикации наказов, относящихся к одному географическому региону и проанализированных на фоне особенностей исторического, социально-экономического и культурного контекста данного региона, могут выявить крайне интересную картину местной жизни, существенно обогатить наши знания о повседневной истории России середины XVIII в.
Наши представления о коротком правлении Петра III и первых годах царствования Екатерины II сформированы, в основном, знаниями о дворцовых переворотах, последствиях манифеста «О вольности дворянской» 1762 г. и законодательных инициативах молодой Екатерины, другими словами – фактами макроистории. Сведения же о происходившем на уровне микроистории, т.е. о подробностях повседневной жизни простых, «невыдающихся» людей, крайне скудны и базируются, в основном, на весьма ограниченном круге свидетельств современников и рассказов о жизни отцов и дедов в воспоминаниях представителей последующих поколений. Оценки этого времени и, в особенности, «качества жизни» в провинции как у современников, так и у потомков неоднозначны, но по большей части отрицательны, так как построены скорее на эмоциональном противопоставлении «невежественной старины» с более «прогрессивным» последующим временем, чем на анализе разносторонних первоисточников. Н.Д. Чечулин (1863-1927), первый внимательный исследователь русской провинции XVIII в., отмечал широко распространенный в конце девятнадцатого века взгляд на предшествующее столетие как на время «поразительного невежества и замечательно низкого уровня нравственности». А. Незеленов, автор приводимой Чечулиным цитаты, видел человека того времени «сорвавшимся со всяких нравственных основ, отупевшим в разврате», а общество в целом являлось, по его мнению, «лишенным руководящего света нравственных идеалов», «для утоления жажды чувственных наслаждений» приносящим «в жертву честь и совесть». Салтычихи, Скотинины и Митрофанушки представлялись исследователям типичными представителями русского дворянства, в особенности провинциального, и жизнь, осмеянная с комедиях Фонвизина и сатирах Новикова, принималась за изображение жизни реальной. Чечулин страстно критиковал подобный взгляд как односторонний, основанный на выделении в изучаемых источниках случаев чрезвычайных, из ряда вон выходящих и потому заслуживших особое внимание современников и зафиксированных ими в письмах, дневниках или воспоминаниях именно в силу их необычайности. Провинциальная жизнь, по мнению Чечулина, была хоть и менее развита в умственном отношении, но так же разнообразна, как и в последующие времена, и, настаивал историк, «[к]огда читаешь записки Болотова, Тимковского, Рассказы бабушки, записки Хвостова, Добрынина и мн[огих] др[угих], то видишь людей с иным умственным складом, с иным воспитанием, но в нравственном отношении совершенно таких же, как и теперь».
Современные исследователи, однако, нередко изображают жизнь в русской провинции в середине XVIII в. в тонах, гораздо более близких к точке зрения Незеленова, чем Чечулина. В трудах историков и литературоведов, западных в особенности, жизнь русских дворян в их деревенских поместьях в 1760х гг. полна опасностей и скрытых угроз, а в смысле физических удобств и умственных интересов мало чем отличается от жизни их же крепостных . Эти обстоятельства, по мнению некоторых исследователей, неизбежно вели к возникновению у русских дворян чувства незащищенности, собственной ущербности по сравнению с более «передовым» Западом и даже ощущения «неотмщенной обиды», ставших основой национального самосознания . Американский исследователь Томас Нюлин, например, изображая возвращение А.Т. Болотова в свое родовое имение в Тульской губернии в 1762 г., видит в пришедшем в ветхость доме предков Болотова «непреодолимый (compelling) символ всего, что не так (wrong) в России и русской деревне: это темное, ограниченное, затхлое, отсталое место, которого не коснулись лучи просвещения. Это также и опасное место...». Сам Болотов, между тем, был счастлив возвращением в родные края и доволен своей жизнью в деревне, как мы узнаем не только из его известных мемуаров , но и из частных писем, не предназначенных для публичного чтения и потому, возможно, более искренних и правдивых. Знакомство в Кенигсберге с науками, писал Болотов своему родственнику, «побудило меня... отпроситься из службы в отставку и посвятить себя свободной мирной и спокойной деревенской жизни в небольших своих деревенишках. Тут женясь и будучи жребием своим доволен и провождая в недрах наук и милого семейства свои дни и будучи необуреваем никакими дух наш наиболее возмущающими страстями, не видал я как протекло 12 лет». Мнение о преимуществах деревенской жизни разделяли и многие из его современников, видевшие в возвращении со службы в свои поместья «покойное в отставке житье» и отдохновение от «светского вихря». Наказы дворян депутатам Уложенной комиссии позволяют «услышать голос» самих дворян, живших в провинции в 1760-х гг., причем, что очень важно, большинства из них, а не только тех единичных авторов, которые решили описать свою жизнь для потомков. Несомненно, наказы являются весьма своеобразным источником, отразившим, в первую очередь, негативные стороны действительности и этим как бы подтверждающим мрачные характеристики времени и нравов у позднейших исследователей. Это не случайно – большинство дворян, писавших наказы, видели свою задачу, прежде всего, в донесении до властей сведений о «неправильных» сторонах местной жизни, о проблемах, их волновавших, с надеждой, что верховная власть устранит ошибки и улучшит положение вещей. Однако даже то, в чем дворяне видят недостатки и как они предлагают их устранить, выражает их представления о «нормальной» жизни, о собственном счастье и благополучии.
Орловская губерния принадлежала в 1760-х гг. к огромной Белгородской провинции, включавшей, наряду с Орловской, также Севскую и собственно Белгородскую губернии. В то же время, часть регионов, входящих сегодня в Орловскую область, принадлежали к Воронежской губернии. В проекте предполагается публикация наказов дворян из двенадцати уездов, территория которых составляет современную Орловскую область, а также наказов жителей городов, существовавших в этих уездах в 1760-х гг. Территория Орловского края включала в себя разные природно-климатических зоны - плодородные земли черноземных уездов на востоке и юге губернии соседствовали с болотистыми, покрытыми лесами пространствами на северо-западе. Особенности исторического развития региона – пограничное положение между землями Московского государства и «диким полем», прохождение засечной оборонительной черты по территории губернии, интенсивная колонизация края в XVII в. и раздача государственных земель правительством в частное владение московской и петербургской элите в XVIII в. – также существенно влияли на неоднородную демографическую ситуацию в уездах и обеспечивали неравномерность их экономического и культурного развития. Наказы дворян различных уездов губернии, неодинаковые по количеству и «качеству» обсуждаемых проблем, при сопоставлении друг с другом и с дворянскими наказами из других губерний прекрасно отражают своеобразие края в целом и особенности развития его отдельных частей. Приведем несколько примеров .
Наказ дворян Карачевского уезда, расположенного в северо-западной части губернии, выражает главную заботу местных жителей – малое количество земли, пригодной для сельского хозяйства. Из наказа видно, что обширные леса и болота не позволяют помещикам применять переложную систему хлебопашества, как в других уездах, поэтому «по снятии ярового хлеба в тож лето сеют и озимым хлебом, единственно по малоимению земель, от чего по порядку хорошего плода ожидать не можно». Местные дворяне обеспокоены не только тем, что плохой урожай не приносит им дохода, но и уведомляют правительство, что это ведет к обнищанию крестьян и невозможности выплачивать государственные подати: «Тем большее отягощение народ имеет, что за таковым неудовольствием крестьяне государственных податей из помещичьих доходов с великою нуждою едва исправляются своим подлежащим пропитанием, от чего бывает и доимка». Тяжелые природные условия усугубляются необычной демографической ситуацией в регионе – наличием большого количества однодворцев, бывших «казаков, стрельцов, затинщиков и пушкарей», обеспечивавших когда-то оборону старой Московской засечной черты. Доля однодворцев среди землевладельцев в Орловской губернии была значительно выше, чем в других губерниях (в некоторых уездах однодворцы составляли свыше 50% населения ). Для решения острой продовольственной проблемы, имеющейся в уезде, местное дворянство просит правительство переселить бывших ратников, в чьих услугах необходимость давно отпала с перенесением границ государства на юг, на земли Украины, высвободив тем самым необходимые площади для ведения сельского хозяйства. Для прокормления расположенной на территории уезда регулярной армии и на случаи неурожаев дворяне просят устроить в уезде «хлебный магазин», из которого, «в случае недостатка по неурожаю, давать и обывателям того города и уезда для пропитания и посева заимообразно с расписками».
Наказ дворян соседнего Орловского уезда свидетельствует о гораздо более благополучной ситуации. И здешние помещики, конечно, выражают заинтересованность в приобретении большего количества земли за счет переселения однодворцев. Однако мотивация требования у них совершенно иная. Свое собственное стремление к увеличению собственности орловские дворяне объявляют естественной потребностью человека: «Чем далее свет простирается, тем больше в роде человеческом всякий к приобретению имения все свои способы употребляет». На пути реализации этой потребности стоят однодворцы, но не малоэффективность собственного хозяйствования, как у их карачевских соседей, побуждает орловских дворян просить правительство о переселении однодворцев – как раз наоборот, орловский наказ демонстрирует полное благополучие местного помещичьего хозяйства; причина обеспокоенности орловских дворян кроется в неэффективности хозяйства однодворцев, что ведет к возникновению социальных трений. Дворяне подчеркивают, что однодворцы, не владеющие крепостными и живущие, «равно как и крестьяне, от хлебопашества земли», «над собою в принуждении к должной работе начальника никакого не имеют, так в том и прилежания от них нет, и сказать можно, разве из ста один однодворец всем по дому достаток имеет». Полунищенское существование однодворцев, чересполосное владение землей с помещиками и их крестьянами приводит к «ссорам, дракам и смертоубийствам, и от того производятся в присутственных местах дела и с обеих сторон великие разорения». Переселение однодворцев на пустующие земли в южных губерниях создало бы переселенным «особливое спокойство» и достаток, отчего и местные помещики могли бы спокойнее жить в своих имениях.
Плодородность черноземных земель Орловского уезда обеспечивала уездным дворянам прекрасные урожаи, поэтому, не ограничиваясь традиционным для всех дворянских наказов в Уложенную комиссию требованием обязательного межевания, орловские дворяне настаивают на развитии новых форм отношений – требуют открытой конкуренции на хлебных торгах: «Во всех городах, а особливо в провинциальном городе Орле, где больше всех в России городов хлебу продажа и покупка бывает, а купцы, большими суммами четвертей тот хлеб покупая, отпускают водяною коммуникациею по Оке реке в Москву, в Волгу, в Рыбную слободу и другие разные города судами, учредить по расположению каждого города открытые площади и подле тех площадей... место, на котором тот хлеб и прочее, привезенное для продажи в город, продавцами и ставиться должно, где всякий купец у них вольною ценою покупать... в открытом месте должен...».
Безусловно, наказы провинциальных дворян дают богатый материал для рассуждений о «дикости нравов» того времени – жалобы дворян о ссорах, драках, разбойных нападениях и даже убийствах говорят о многих социальных проблемах, с которыми приходилось иметь дело жителям отдаленных уголков и «глухих» деревень. Однако далеко не все эти проблемы были результатом невежества и «дикости» людей: существовавшее законодательство о земле и сложившаяся практика наследования собственности порождали неудобное, чересполосное землевладение, что, в свою очередь, вызывало социальное напряжение и неизбежные конфликты; несовершенная судебная система и отсутствие дееспособных органов власти на местах создавали невозможность быстрого реагирования на возникавшие конфликтные ситуации, порождали многолетние судебные разбирательства, что вело к разорению тяжущихся сторон и к новым конфликтам и проблемам. Настоятельные требования проведения судебной реформы – изменения законов, сокращения сроков судебных разбирательств, передачи полномочий в местные органы, – выраженные в большинстве дворянских наказов в Уложенную комиссию, говорят о желании дворян искоренить «дикие» стороны провинциальной жизни, уничтожив самые основания их появления.
С другой стороны, наказы нередко повествуют о трогательной заботе провинциальных дворян о своих семьях, об их стремлении обеспечить будущее своим детям, родителям и супругам в случае собственной смерти или каких-то иных несчастий. Существовавшие законы далеко не всегда благоприятствовали развитию в семьях отношений, построенных на взаимной любви родителей и детей и обеспечивающих тем самым спокойную старость родителей при взрослых детях. Это, естественно, вызывало тревогу некоторой части дворянства. Так, в наказе дворян Болховского уезда говорится, в частности, о несправедливых законах наследования, приводящих к тому, что любовь к собственным детям нередко обрекает родителей на нищету: «Случается, что отец или мать разделяют, из особливой своей любви к детям, имение свое между ними полюбовно, отдав себя им на содержание. Такой отец в спокойствии сем до тех пор только остается, пока дети живы; а по смерти их все его имение идет не в восходящую, но в нисходящую линию, ближайшим детей его наследникам, которые, справя и отказав оное имение за себя, получают его во владение и оставляют сего чадолюбивого отца или матерь без пропитания. И так, как в сем случае, так и в покупном родителями на имя детей их имения, просим мы покорнейше, чтоб отец и мать могли остаться и пребыть наследниками после детей своих, равно как дети после родителей своих». Наказы нередко приоткрывают весьма любопытные стороны провинциального быта, не известные из других источников. Так, например, болховское дворянство, прося правительство изменить законы наследования, пишет о том, что нередко мужья страдают после смерти своих жен из-за необходимости возвратить в род жены ее приданое, которое при составлении брачных договоров часто сильно преувеличивается по весьма понятным причинам: «Чрез возвращение движимого и недвижимого имения по рядным после умершей бездетной жены к наследникам ее нередко муж в крайнее разорение приходит, ибо, не взирая на тридцати или сорокалетнее жены его с ним пребывание, в которое время она не токмо приданое свое переносила или прожила, но и мужниного имения участницей была, бедный муж возвратить долженствует бездетно умершей жены своей родственникам или свойственникам указные части из имения ее, изображенного в рядной, в которой обыкновенно, ради пышности и тщеславия, всякой вещи цена увеличивается».
Для характеристики нравов и «морального облика» провинциального дворянского общества особенно интересен наказ орловских дворян о крестьянах. В данном случае дворяне демонстрируют весьма гуманное отношение к своим крепостным, обращая внимание правительства на высокую среди них смертность от болезней, которую можно было бы предупредить лечением: «Как по человеколюбию, так и соболезнуя о жизни человеческой, дворяне, найдя за нужное при сей знатной оказии представить о многих умирающих дворовых людей и крестьян от разных болезней таковых, кои излечимы быть могут; а мы не можем подать ниже малой помощи от недостатка лекарей... Итак, взирая на сей бедный народ, которые умирают, как скоты, без всякого призрения, если только можно войти сих страждущих людей в состояние; а иногда та смерть делается от самой малой раны, кою бы пластырем можно было заживить; каково б сии люди воспитаны ни были, но не можно сказать, чтоб из них через лечение и бросание крови не могли многие излечиться и живыми остаться, как мы сами чрез тех искусных людей получаем себе иногда облегчение нашей болезни; следовательно, и они могли бы свободу получать». Требование оказания медицинской помощи крепостным нельзя объяснить только заботой помещиков о своей собственности – стремлением сохранить количество крепостных «душ». Этому противоречит выраженная в наказе готовность дворян содержать деревенских лекарей на свой счет. Способ решения проблемы, предлагаемый орловским дворянством, говорит о проявлении здесь соображений гораздо более общего характера, связанных с осознанием провинциальными дворянами возложенной на них правительством высокой миссии – высказавшись по поводу существующих проблем и предложив способы их устранения, способствовать прогрессу и благополучию всего государства: «И для сохранения сего народа в целом государстве, где великий упадок бывает, чему мы очевидцы, не соблаговолено ли будет умножить медицинские университеты, где определить повелеть довольное число молодых людей, как своих природных, так и малороссиян, ... и впредь есть надежда, что таковых способных к той науке людей чрез несколько лет можно умножить, из коих как в полки, так и помещикам определять на число крестьянских душ, на сколько заблагоразсужено будет, на помещиковом жалованьи и содержании». Такая «сознательность» провинциального дворянства идет вразрез с расхожим мнением о забвении всех моральных устоев и тотальном невежестве в русской глубинке.
Как того требовала процедура, все наказы депутатам Уложенной комиссии были подписаны их составителями. Исследователи, анализировавшие наказы до сих пор, делали на основании этих подписей выводы о грамотности дворянского сословия России в середине XVIII в., о значении чина в системе ценностей русского общества и т.п. Однако, изучение подписей под наказами в контексте локальной истории дает новые, совершенно уникальные возможности. Начальный этап исследований, проводимых в рамках проекта по изданию наказов Орловской губернии, показывает, насколько плодотворным может быть подобный подход. Так, просмотр документов самого разнопланового характера в Орловском государственном архиве – демографических, экономических, юридических и т.п. – позволяет увидеть, как дворяне, подписавшие наказы, были включены в местную жизнь. Картина, возникающая в результате подобного скрупулезного изучения, позволяет соотнести требования дворян, выдвинутые ими в наказах, с реалиями их жизни, понять мотивы их поведения и почувствовать их эмоциональное состояние. Рассмотрение наказов в Уложенную комиссию 1767-1768 гг. в контексте локальной истории позволяет существенно расширить наши представления о жизни в русской провинции в середине XVIII в., увидеть конкретное сообщество провинциальных жителей с их вполне реальными проблемами, переживаниями и жизненным опытом, т.е. за сухими фактами исторического процесса увидеть живых людей.
