Кузнецов В. Н. Побег крепостных от помещика как социально-психологический феномен. №2.
Материал из Проект Дворяне - Вики
В. Н. Кузнецов. Побег крепостных от помещика как социально-психологический феномен.
В советской литературе побег крестьян от помещиков рассматривался в качестве пассивной формы классовой борьбы как своеобразный ответ крестьян на усиление эксплуатации. Между тем вряд ли можно уложить это явление в жесткие рамки. Рассмотрим такой исторический феномен, как побег крестьянина от помещика на примере Усольской вотчины гр. В. Г. Орлова первой четверти XIX века.
В. Г. Орлов, брат известного екатерининского фаворита Г. Г. Орлова, пользуясь этим обстоятельством, произвел в 1768 г. обмен разбросанных по стране поместий на одну латифундию, занимающую территорию так называемой Самарской Луки, живописнейшего и выгодного в экономическом плане места, там, где Волга в районе Ставрополя, Самары и Сызрани делает значительный крюк. Вотчинным центром этого огромного поместья стало с. Усолье, по наименованию которого и закрепилось название вотчины. В. Г. Орлов приезжал на свои новые земли редко.
Усольская вотчина состояла из шести волостей (Аскульская, Усольская, Покровская, Рождественская, Воскресенская, Жигулевская), включавших от двух до семи сел и деревень каждая. Населенные пункты были довольно многочисленными. Как типичный пример можно отметить дер. Бахилову Аскульской вол., где, согласно ревизским сказкам 1816г., проживало 245 мужчин и 298 женщин. В основном это были русские села и деревни, в некоторых же проживали чуваши и мордва.
Крестьяне занимались землепашеством, рыболовством, разнообразными ремеслами, в том числе бочарным и столярным. С 1806г. барщина была значительно потеснена денежным оброком, составлявшим 10 руб. с души. В 1815г., в связи с падением курса ассигнаций, оброк был увеличен до 12 рублей. Сохранялся также натуральный оброк. В год с тягла собиралось 10 яиц, 1 курица, половина барана, полфунта масла, поларшина сермяжного сукна.
О благосостоянии крестьянской семьи можно судить на примере раздела крестьянина В. Клюева со своим приемышем А. Алексеевым (декабрь 1813г.), когда Клюеву остались: изба новая с сенями, 3 езжалых лошади, 1 жеребец, 2 коровы, 1 подтелок, 3 овцы, 8 овинов пшеницы, 3 овина овса, 4 четверти ржи и 1 осмина гороха. Алексеев получил избу старую с амбаром, 3 езжалых лошади, 2 коровы, 4 овцы, половину хлеба 1 .
Управление крестьянами осуществлялось Усольской вотчинной конторой, во главе которой в то время стоял "правитель" В. Фомин. Судя по документам, это был талантливый управляющий, хорошо знавший хозяйство. Он отличался "умеренными
Кузнецов В. Н. - кандидат исторических наук, доцент кафедры социально-политического образования Ульяновского института повышения квалификации и переподготовки работников образования.
стр. 148
аппетитами", пресекал злоупотребления волостных или конторских служителей, пользовался доверием Орлова. Важнейшие вопросы согласовывались с домовой графской конторой в Москве. С 1800 по 1825 г. сам граф в Усольской вотчине не был ни разу.
Орлов требовал безотлогательного сбора оброчных денег. В 1810 г., раздраженный растущими невыплатами, он пишет в Усолье: "Василий Фомин! Неплательщиков оброку... не отдать ли без очереди в нынешней набор в рекруты. О сем тебе подумать и донести докладом, сколько таковых отдать без очереди и из которых именно селений. Исполнением сего не мешкай... Долго ли сим негодяям жить на хороших землях и не платить самого малого оброку". Действительно, крестьяне не торопились выплачивать оброчные деньги. В другом письме граф жаловался: "Вот уже 5 лет, как они поставлены, по просьбе и доброй их воле. И тогда он (оброк. - В. К.) был очень умеренный, а ныне самый малый... За милость мою оказанную крестьянам вместо благодарности платят они так худо, несу убыток, терплю скуку и досаду" 2 .
Помещичьи крестьяне не считали свое крепостное состояние лучшим из возможных, многие из них, при наличии выбора, перешли бы в иное положение. Это подтверждает случай 1805г., когда крестьянин с. Подгор Рождественской вол. А. Борисов подал прошение в Самарский уездный окружной суд о том, что он как солдатский сын неправильно записан в графские крепостные. На это Фомин в письме Орлову отреагировал так: "Сие дело полагаю хотя с тратой интереса домогаться в Нижнем месте решить в пользу Вашего Сиятельства, в противном случае другие подобно сему тоже предпримут)" 3 . Действительно, вотчинным властям было чего опасаться, тем более, что дело Борисов выиграл. Однако все вышесказанное не означало, что крестьяне или дворовые готовы были предпринимать рискованные шаги для достижения свободы.
Беглые крестьяне представляли собой не очень распространенное, но привычное для того времени явление. Редкая деревня не имела беглого. Так, в 1812 г. из восьми селений Усольской вол. скрывшихся не было только в двух. И вотчинным властям, и крестьянам побег (или уход, утекание, по тогдашней обыденной терминологии) представлялся привычным явлением. Более того, за предшествующие десятилетия сложились определенные стереотипы. Места, куда убегали усольские крестьяне, были весьма ограничены. Наиболее популярными среди беглецов являлись Астрахань, затем Оренбург и Уральск. Так, из 21 бежавшего по Усольской вол. (1815 г.) 8 были связаны с Астраханью: "по слухам живут там" или уже так или иначе выявлены в этом южном волжском городе, причем "найден" вотчинными властями был только один.
Власти, со своей стороны, как бы нехотя занимались делами о побегах, порою забывая подать даже исковое заявление. Возьмем ту же Астрахань. Из года в год в реестрах бежавшим крестьянам указывается: по слухам проживает (или даже умер) в Астрахани, и лишь в 1813г. вотчинные власти, совместно домовая и Усольская конторы, предприняли попытку массового розыска бежавших, но, судя по документам, из всего этого так ничего и не вышло. В 1825г. вдруг выяснилось, что крестьянин д. Московки Усольского уезда С. Романов, как рапортовал волостной выборный в Усольскую контору, "отлучился из дому уже третий год и якобы проживает в городе Уральске, в работе", но "явочное прошение об нем еще не подано" 4
Механизм реагирования на уход крестьян властями раскручивался медленно и с остановками. Могло пройти более года, прежде чем вотчинная контора уясняла себе, что же произошло. В сентябре 1815г. бежали два конных пастуха С. Рязани (Рязанове) Жигулевской вол. Я. Ефремов и Е. Абрамов, украв две лошади из соседнего села помещика Кроткова. Односельчане беглецов-воров точно указали цель побега - местечко Бердах под Оренбургом, год у Абрамова в казаках был родной брат. Однако лишь в январе 1817г. Усольская вотчинная контора решила выяснить, подано ли явочное прошение, и потребовала отправки в Оренбург человека для сыскания беглецов.
Непростым делом оказывалось составить реестр беглым, ибо не всегда волостные власти представляли реальную картину. В с. Аскулы одноименной волости жил крестьянин В. Т. Московихин. В 1815г. о нем имелись такие сведения: "Василий Тимофеевич Московихин, 29 лет, бежал в [1]800, но по 6-й ревизии с. Аскулы
стр. 149
значится под N 66, приписанным к Кузьме Алексееву Корноухову сыном Антоном, и переведен в д. Троицкую, где и в сказках написан и в рапорте Покровской волости от 23 октября [1]812 года N 138, сказано, что по ревизии в Троицком не значится и миром уверяют, что точно, в [1]800 году бежал со старины, который де и теперь находится в бегах, а по справке в конторе по ревизской д. Троицкой под N 17 действительно значится у Кузьмы Алексеева сыном Антоном, но умершим в [1]809 году" 5 . Путаное описание путаной ситуации, но главное, что конторские власти почти повторили, расширив и более запутав то, что было записано о Московихине в 1812 году. За три года никто так и не удосужился выяснить, бежал он или нет.
В бегах значился (1815г.) житель С. Рождественского одноименной волости С. Дмитриев. Так бы ему и числиться сбежавшим, но волостные власти предприняли несложный, но выигрышный ход - напрямую обратились за справкой о беглеце к его односельчанам. Те подтвердили, что Дмитриев никогда в бегах и не был. Случаи эти, конечно, не единичные.
С 1789 по 1819 г. по всей Усольской вотчине в бегах находился 91 человек. Из них бежали в 1789 г. 3 человека, в 1794 - 1, в 1796 - 1, в 1797 - 3, в 1798 и 1799гг. -по 2, в 1800- 7, в 1801- 26, в 1802- 1, в 1804- 2, в 1805- 1, в 1807 и 1808 гг. - по 1, в 1810 - 1, в 1811 - 4, в 1812 - 5, в 1813- 1, в 1814 - 3, в 1813- 1, в 1816 - 2, в 1817 - 5, в 1819 - 2.
Исключая 1801 год, о котором речь пойдет ниже, по этим цифрам о причинах побегов судить нельзя. Как капли из крана, время от времени утекает определенное и примерно одинаковое число крестьян. Значит причины побегов лежат не в политико-экономической сфере.
Возраст бежавших - от 5 до 44 лет, а в среднем - 21 год. В свое время мною был подсчитан средний возраст поволжских революционеров начала XX в., он также оказался равен 21 году. Совпадение не случайное. Речь идет о том возрасте, когда нарастает неудовлетворенность своим положением, отсутствием перспектив, что сочетается с неким (весьма преувеличенным) жизненным опытом, с уверенностью (реально - самоуверенностью) в том, что по силам найти лучшую долю, добиться ее. Максимализм, нигилизм, присущий этому возрасту, - все сказывается здесь. Причина лежит не вне человека (рост податных и иных тягот, снижение жизненного уровня), а внутри его: как он воспринимает этот мир, свое в нем положение, как он, исходя из особенностей своей психики (холерик - меланхолик, склонен к риску - трус, агрессивен - миролюбив...) может отреагировать на это.
Пойманные крестьяне с трудом объясняли причину побега. В показаниях И. Ф. Софронова, задержанного в 1813г. в Москве, много разных деталей, связанных с бегством. Беглец был пойман "по неимению письменного у себя виду, после священнического увещевания допрашивай и показал... От роду 19 лет, грамоте не умеет, холост... На исповеди и у святого причастия не припомнит когда был... Остался от отца своего и матери сиротой в малолетстве и не имел никого сродников и у кого в деревне Борковке и кем воспитан совершенно не упомнит, только знает, что отец его переведен в оную из деревни Бахиловой, неподалеку стоящей от Борковки, в коей он находился в работниках у тамошних крестьян Софрона и Василия Маминых... от коих года тому с два бежал без всякого от кого-либо подговору, от единственной глупости, однако ж, не учиня у них никакого законопро-тивного поступка и сносу. Шатался по разным местам. Под видом прохожего имел пропитание мирским подаянием. Пришел сюда, в Москву сего года в великий пост... Пристал на площади к поденщикам неизвестным ему каким-то крестьянам, работал с оными в поденной работе очисткой в сгоревших каменных палатах разного сору с землею на Покровке... там и ночлег имел в подвалах, о письменном виде никто не спрашивал... Наконец, будучи с каким-то неизвестным ему какого звания человеком, таковым же праздношатающимся, как и он, Софронов, в Таганке в трактире напившись пьяным, взят в таганскую часть" 6 .
Все довольно ясно, человек бежит, его никто не ищет, на новом месте до него никому нет никакого дела, живет он, как может, и если бы ни эта пьянка на Таганке, он мог бы стать москвичом, пустить корни. Четко различима и фигура беглеца - сирота, молодой человек, у которого на родине никаких перспектив не было. Конечно, он был не один такой. Значит, вопрос опять-таки в психологии. Кому-то свое положение казалось естественным, кто-то терпел, кто-то (неустойчивая психика, завышенная самооценка и т. д.) уходил из родных мест.
стр. 150
Еще один характерный путь побега - уход с паспортом (билетом) и невозвращение обратно. Из 91 таких- 12. Вряд ли все ушедшие с документами (в Москву, Самару) запасались ими с целью побега. Наверняка, большинство намеревалось вернуться. Но те, кто чувствовал, что найдет свое место в новой жизни, предпочитали не возвращаться, тем более, что риск быть пойманным оказывался минимальным.
Среди убежавших были дети или подростки. Так, в 1800г. из Мордовской Борковки Покровской вол. исчез мальчик чуть старше 5-ти лет. Через полторы недели он вернулся. Этого хватило, чтобы он пополнил собой список беглецов, попал в число неблагонадежных ив 1811 г. был отдан в рекруты.
Бежавшие крестьяне, поплутав на чужбине, нередко возвращались домой. Из тех же 91 бежавших 28 вернулись добровольно, кто через несколько месяцев, кто спустя годы. То есть, 31% беглых, посмотрев на мир, поискав лучшей доли, приходили к выводу, что хорошо там, где нас нет. Процент этот значителен. Если они за это время не совершали уголовных преступлений, то, помимо порки, их ожидало либо рекрутчина (6 человек), либо перевод в другой населенный пункт. Часть оставалась на своих прежних местах.
Беглецы знали, что их ждет в том довольно редком случае, если их найдут и если мирской сход и вотчинное начальство захотят взять их обратно. Последствия были те же: сдача в рекруты, перевод в другое село. Но из 91 человека поймать удалось лишь четверых - цифра ничтожная. Иными словами, не угроза наказания, весьма нереальная, сдерживала крестьян, а разумный консерватизм, нежелание менять привычный уклад жизни.
Своя специфика была у побегов женщин. Причин здесь всего две. Первая: физические оскорбления со стороны мужа. Такое бывало нередко. Чаще всего браки заключались без оглядки на чувства "молодых". Либо их родители, либо вотчинные власти были озабочены совсем другим, меркантильными соображениями. Нелюбовь перерастала в побои, в ненависть. Кто-то, и таких большинство, терпел. Редко, но коса находила на камень. Терпение женщины лопалось, она собирала кое-какие пожитки и уходила от жестокого мужа.
За 25 лет в Усольской вотчине пробовали уйти из своих деревень четыре женщины, из них одна незамужняя и одна вдова. Вот характерная бытовая сценка из дела о побеге А. Ивановой из с. Березовки Рождественского уезда (1825г.): "Свекровь показала, что [в] самый тот день рассорилась она с Аленкой Ивановой и несколько времени от ссоры приехал ее (А. Ивановой) муж со снопами, вечером посылает жену свою по воду.., которая через ссору сказала мужу: не мой день, не иду. Муж ее [уговаривал] доброй совестью, которая пошла по воду с водой и ругает мужа неприязненно, муж, не стерпя, несколько ударил". Соседи добавляют еще деталь: "Словом сказать, сделана утечка - что не в любовь своего мужа, вместо его земского Михаила" 7 .
Уходили к милому дружку. В 1810г. из с. Рождественское того же уезда ушла дочь бывшего местного выборного Федосья Воробьева. Она направилась в одну из близлежащих деревень помещика Леманова, где сразу вышла замуж за тамошнего крестьянина. Ей к этому времени было уже 33 года, а учитывая строгие правила В. Г. Орлова об обязательном отдании в замужество вотчинных девушек, можно сделать вывод - что-то у нее не сложилось. Бегство к жениху со стороны, очевидно, оказалось ее единственным шансом выйти замуж. Затем они переехали в близкую Самару, где и значились проживающими в 1816 году.
В 1807 г. из с. Усоля одноименной волости убежала замужняя Аграфена Бирюкова. Выявили ее лишь в 1813 г. в Астрахани, где она бродяжничала. Всыпали ей 15 ударов плетьми и решили отправить домой, но этому воспротивилось и сельское общество, ставившее ей в вину распутное поведение, и муж. Он показал: "Имею от роду 31 год, обрачен был [в] 1801 г. на вдове крестьянской дочери Аграфене Петровой (Бирюковой. - К. В.), которая пожив со мною 2 года, учинила разные домашние покражи, бежав и год спустя переслана была из Уральска, потом, пожив года с два... тоже учинила разные домашние шалости и у посторонних соседев, бежала и где находилась... никаких слухов не было" 8 . В итоге эту женщину "совсем отлучили от вотчины", и ее взял к себе астраханский чиновник, а ее муж попросил разрешения у Духовного правления Симбирской губ. на второй брак, так как, по его словам, он "чувствует себя в полных летах и без браку прожить не может".
стр. 151
Примерно, в начале века из Усолья по смерти мужа ушла вместе с малым сыном Аксинья Иванова. Путь ее лежал в один из монастырей Саратовской губ., где она и умерла, прожив там 10 лет.
Есть еще одна весьма специфическая разновидность побегов, когда крестьяне покидали насиженные места под влиянием каких-то слухов, распространявшихся со скоростью эпидемии. Так, популярны были слухи о некоей свободной и плодородной земле. Именно такой случай имел место в 1825 году. Крестьяне из разных сел нескольких волостей отправились на поиск новой земли. Вскоре они все вернулись. Несчастных было жалко даже волостному начальству. Выборный Жигулевского волостного правления писал в Усольскую вотчинную контору: "Побег оных крестьян состоял только по разнесшемуся в простонародие о спокойном и выгодном повсеместно ложному слуху житье, и крестьяне учинили сие не от чего другого, как только от своего недоумения, а при том по большей части из пожилых лет и состояния бедного - и потому полагаю всех прописанных беглецов оставить пока при своем жительстве, которые от платежа оброка не отказываются... За глупость же их в тех селениях при мирских сходках в пример другим наказать розгами и записать в особую заведенную на то книгу" 9 .
Очевидно, что исход 26 крестьян в 1801 г. связан с этими же причинами. Во- первых, больше половины (15 человек) приходится на два села (Валы и Александровка) одной Жигулевской волости. Во-вторых, все беглецы из Валов явились в этом же году, и, наоборот, из Александровки не вернулся никто, и найдены они тоже не были. Перед нами не индивидуальная, а групповая акция, предпринятая в интересах тех, чьими представителями они являлись. Случай с жителями Валов показателен. Не найдя того, что искали (воли, земли, правды), все вернулись, чтобы доложить об этом своем сообществу и жить дальше. Возможно, на это повлияли слухи, разнесшиеся с воцарением Павла Петровича и связанные с новшествами в присяге новому царю, откуда и родились крестьянские надежды.
Таким образом, можно сделать вывод: побег крестьян от помещика в малой степени связан с изменениями в хозяйствовании, с ростом феодальной ренты, с политическими или внешнеполитическими событиями. Ежегодное количество бежавших, в целом, устойчиво и резко не меняется. Побег является путем, который выбирают те, кто ищет для себя большего и (или) нового. Кроме того, возможность и реализация побега - это как ветер, вырывающий тех, у кого не имелось прочной связи с родной почвой.
Примечания
1. Государственный архив Ульяновской области, ф. 147, оп. 15, д. 18, л. 1об.
2. Там же, оп. 12, д. 4, л. 1, 4 об.
3. Там же, оп. 7, д. 11, л. 5 об.
4. Там же, оп. 27, д. 107, л. 9.
5. Там же, оп. 17, д. 82, л. 5 об.
6. Там же, оп. 15, д. 13, л. 2 об.
7. Там же, оп. 27, д. 107, л. 3, 4 - 4 об.
8. Там же, оп. 15, д. 114, л. 13.
9. Там же, оп. 27, д. 78, л. 1 об-2.
стр. 152
